Мое психологическое состояние в момент этого неприятного открытия напоминало мне начальную стадию ОРЗ. И если бы примерно в это же время я не узнал истории, случившейся с моим однокурсником, которая стала для меня своеобразной прививкой от зависти, не знаю, смог ли бы я справиться с этой инфекцией…
Благодаря шекспировскому Яго мы живо представляем себе ревность в виде зеленоглазой ведьмы. А ее родная сестра — зависть, описанная Юрием Олешей, мыслится в виде страшной, сверкающей металлом машины-убийцы. Не менее убедителен и хозяин этой машины — тщедушный и злобный человечек, таящий в себе смертельную ненависть к своему благодетелю.
Литература часто намеренно конденсирует, сгущает натуральные краски, чтобы ярче высветить некоторые проблемы. Но разве так уж часто встречаются эти пожизненные завистники с перекошенными от злобы босховскими лицами и повадками старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке»? Нам очень выгодно думать, что именно эти — порой смешные, порой — мерзкие персонажи полностью владеют монополией на зависть, не оставляя приличным людям шанса заразиться этой болезнью. Мы убеждаем себя в том, что в крайнем случае нам может угрожать менее опасная «белая» разновидность этого вируса, в которой и признаться не стыдно. Но… Пока никто еще не доказал, что белая зависть -страсть менее испепеляющая, чем черная. Впрочем, к этому мы еще вернемся…
В один прекрасный день в моей квартире раздался звонок. Открыв дверь, я получил от нежданного гостя увесистую порцию словесного мусора в виде лозунга типа «Очистим нашу Родину от всего!» и две цветные бумажки с рекламой очередной «социально-национально-либерально-патриархально-монархической партии возрождения труда». Вежливо прощаясь и рефлекторно закрывая дверь, я думал: кого же мне напоминает этот назойливый человек с серым лицом и горящими глазами? Когда мне показалось, что я знаю ответ, моя рука уже автоматически набирала номер, знакомый с институтских лет.
Усталый женский голос, в котором не осталось практически ничего, что напоминало мою веселую и азартную однокурсницу, вяло отреагировал на приветствие. Аня совершенно не удивилась и нисколько не обрадовалась моему звонку, хотя мы не общались уже больше трех лет. Мой вопрос она предугадала: «Уж не Макс ли к тебе наведался со своими листовками?» Так я узнал, что мой хороший студенческий приятель развелся со своей женой (ей-то я и позвонил) и за год с небольшим из преуспевающего человека превратился в фанатичного последователя экстремистской партии. Эта перемена так меня заинтриговала, что я стал разыскивать старых институтских знакомых, пытаясь выяснить, что же произошло.
В студенческие годы я неоднократно ловил себя на том, что завидую Максу. Казалось, он, этот обаятельный разгильдяй, подкатывающий к институту на иномарке, имел все: состоятельных родителей, прекрасную голову, блестящие перспективы. При этом отличался добротой, чувством юмора и даже известной деликатностью. Легко давал в долг, так же легко прощал и часто поил всех пивом. Его любили девушки. К пятому курсу, когда мы, жалкие бессребреники, мучительно решали вопрос: съесть три пирожка сразу или разделить на утро, день и вечер, он уже работал в солидной фирме и был женат на Анюте — самой красивой и веселой девушке нашей группы.
Справиться с завистью было нелегко, и тогда я, честно говоря, не слишком задумывался о том, белая она или черная. Помню только, что чувство это было изнурительным, однако моего отношения к Максу не меняло. Иногда мне казалось: Макс замечает, что я ему завидую, однако великодушие и такт не позволяют ему подчеркивать свое превосходство. Сейчас я понимаю, что юношеская зависть не слишком разрушительна, поскольку, как бы мучительно ты ни задавал себе вопрос: «Почему не мне?!» — у тебя еще есть молодая и жадная надежда на то, что ты свое еще возьмешь. Ведь все впереди!
Кто бы тогда мог подумать, что блестящий Макс от одного комариного укуса мелкой зависти потеряет весь свой блеск и покатится в пропасть.
У нас был однокурсник по прозвищу Тля. Почти на всех он производил впечатление зануды и всезнайки, Пожалуй, Макс был единственным, кто называл его по-человечески — Игорем. Наверное, все-таки уважал его за то, что Тля умел работал днями и ночами, глодая вчерашнюю горбушку словно Буратино. Их отношения можно было даже назвать дружескими, но… Прошло несколько лет, и настал час икс, когда Игорь предстал, пред наши ясны очи в невероятно дорогом костюме, со всеми аксессуарами, сотовыми и шестисотыми. Я уже не помню подробностей, но одна крупная компания среагировала на его резюме и взяла на работу. Вскоре руководство решило, что в своем резюме он поскромничал и стоит гораздо большего. Через полгода он уже сам был начальником.
Совершенно непонятно почему, но Макса охватила безумная зависть по отношению к Игорю. Он был не в состоянии это скрыть: не мог спокойно слышать фамилию Игоря, разражаясь потоком язвительных замечаний. Дело дошло до того, что постепенно Макс разорвал дружбу со всеми, кто хоть как-то поддерживал отношения с Игорем — видимо, для того, чтобы избавиться от неожиданного раздражителя. Но и это, похоже, не помогло.
Увы, мир оказался слишком тесен, и сведения о сопернике словно преследовали Макса. Сведения эти были чрезвычайно болезненны. Новый виток карьеры, элитная квартира, загородный дом, завидный круг общения, отпуск несколько раз в году на каких-то экзотических островах… Забавно, что у Макса, во всяком случае с моей точки зрения, все складывалось совсем неплохо. Возможно, не так блестяще, как у Игоря, но по нашим меркам вполне успешно.
Может быть, источник этой зависти был в том, что Макс привык быть общепризнанным лидером и не был готов к тому, что его обойдет кто-то из своих?
Как бы то ни было, но чем дольше длилась эта ситуация, тем более странно вел себя Макс. Теперь, похоже, он стал единственным, кто называл Игоря оскорбительным институтским прозвищем Тля. Его стал раздражать любой пустяк, любое улучшение жизни у бывших приятелей, любая, даже самая невинная ирония…
Начались чудовищные скандалы с Аней, по совершенно абсурдным причинам, В порядке вещей стали ночные зависания в барах.
Дальше все было грустно. Зависть, словно хлорка, разъедала благополучную жизнь Макса. Как потом рассказывала Аня, их счастливый брак за несколько месяцев стал кошмаром: «Из нормального человека мой муж превратился в жалкое и жестокое существо, которое находило повод для брюзжания во всех, кто его окружал. При этом он сам не хотел делать ничего, что исправило бы его собственное положение. Казалось, что он мстит самому себе.
А потом он стал митинговать. Тогда я еще предпринимала робкие попытки его образумить, задавая разные вопросы. В ответ он потащил меня на их сборище. Я посмотрела на этих людей и сразу поняла, что Макс пошел туда не из-за веры в справедливость, а по совершенно другой причине. Среди этих странных и в большинстве своем жалких людей он производил впечатление удачливого человека. Там он мог быть лидером. И, к моему большому сожалению, вскоре им стал. Мало того, что на работе ксерокопировал все эти чудовищные листовки, он попытался обработать всю нашу компанию. Эти телефонные проповеди с тягостным молчанием на другом конце провода я больше не могла выносить: собралась и ушла. Кстати, однажды он объяснял моей подруге, как плохо быть богатым, использовать грязные деньги и как он рад, что освободился от этого груза. Я даже засмеялась… Когда у него самого были деньги, он действительно был замечательным». Я слушал Анюту и думал: признайся Макс себе в том, что он завидует, — возможно, все было бы по-другому?
Белая зависть, черная зависть… Чем же они отличаются? Возможно, слова о том, что белая зависть безобидна — просто оправдание собственным чувствам? Иными словами, если я завидую по-белому, значит, я приличный человек. Но кто же возьмется с точностью определить цвет зависти? И кто — только честно — рискнет сказать, что никогда-никогда не желал объекту своей зависти пусть маленьких, но все-таки неприятностей? В качестве компенсации за то, что этот объект оказался удачливее.
Говорят, черная зависть — это когда желаешь человеку зла. Суеверно подразумевается, что сначала проблемы начинаются у него, а потом следует наказание тебе — за причиненный ущерб. Но кто это доказал?
Оставим суеверия. Скажите, что страшного в том, что я, сидя на диване, посылаю беды на голову моего старого друга, который неплохо устроился? Да что ему сделается от этого? Он ведь даже никогда не узнает о том, что я желаю ему зла. Я ведь ему не скажу! И, кроме того, нет никакой гарантии, что в этот же самый момент никто не завидует мне. Может быть, даже тот самый старый друг.
И может, стоит это всеобщее броуновское движение завистливых мыслей с известным цинизмом уже принять как должное?
Да нет никаких цветов у зависти! Это как с беременностью — либо она есть, либо ее нет. Другое дело, что зависть, как и беременность, имеет разные стадии. И значит, в диапазоне имеются не только белая и черная краски, но и все оттенки серого. И, возможно, зависть — как раз одно из самых конструктивных чувств? Может быть, вопрос: «Почему не мне?! Чем я хуже?» — если задать его не формально, дает нам возможность сделать очередной шаг вперед? И если кто-то не смог с этим чувством справиться, вовремя вписаться в поворот — это уже вопросы техники вождения. Но в то же время… Вовсе не факт, что, возжелав чужого успеха, я выбираю правильную дорогу. Может быть, именно в тот момент, когда я завистливо поворачиваю голову в сторону очередного счастливчика, госпожа Фортуна и проходит мимо?
Фото: Getty Images