Стихи, лечащие душу

Утро казни

Толпа валила посмотреть
на казнь по царскому указу –
чужая медленная смерть
холопскому приятна глазу:
как сладострастно кол торчал
(о, символ плотских вожделений!),
как целовал у палача
казнимый жирные колени,
по-бабьи оттопырив зад,
как виновато-обреченно
пытался заглянуть в глаза
под капюшоном красно-черным.
Но тщетно. Милости небес
не обрести в толпе площадной –
поп равнодушно сунул крест
к губам, молившим о пощаде,
а у помоста стар и млад
до хрипоты, бряцая медью,
азартно бились об заклад,
помрет ли малый до обедни,
приподнимали малышей
отцы, прикрикивая строго…

Лишь ангел плакал о душе.
И матерился в адрес Бога

Геннадий Нейман

Допрос

Боги, что же вина так мало?
Впрочем… суд, приговор и –
лягу.
Эй, вы, дети степных шакалов,
приведите того бродягу.
Отпустил бы тебя, бездельник,
ты юродивый – видит небо,
ни почета с тебя, ни денег,
только, знаешь ли, есть проблема.
Каиафа, старик упрямый,
(между нами – большой зануда)
говорит –
ты поносишь храмы,
говорит –
ты разносишь смуту.
Да какая, к Харону, вера?
Вечно лезете в зад без мыла.
Вот распнем тебя – для примера,
чтоб другим неповадно было.
Овцы топчут сухую землю,
Гриф жрет мясо – но только падаль.
Я своих богов не приемлю
И чужих мне даром не надо.
Что ж ты выбрал в друзья Иуду? …
Ладно.
Хватит с меня допроса.
Завтра праздник у вас, как будто?
Так и быть, отпущу, философ.
Стража!
Всыпать ему горячих,
Чтоб надолго осталась память!
Завтра зайцем домой поскачет,
милость кесаря будет славить..........
............................................................
Сколько минуло зим и весен.
Вы за что так караете, боги?
Все мне снится нагой философ,
крест роняющий в пыль дороги.
Сердце в ребра –
больней и чаще,
темнота впереди –
бездонней,
еженощно к проклятой чаше
подношу я свои ладони.
Воронье над холмами стаей,
старый талиф в потеках крови.
Не его – а меня толкает
солдатня остриями копий.
Вою –
раб у пустой могилы,
доведенный судьбой до края…

кто б ты ни был – за что караешь?
Не казни.
Отпусти.
Помилуй.

Г.Нейман

Вася

Это стихи Виктора Шнейдера, если Вам всё ещё интересно)

Нелле Конгрейв
Ах, господин офицер!
Как же Вам шла форма,
Как к лицу
Черное сукно и серебром галуны.
Ах, господин офицер,
Как холодны Ваши глаза.
Декабрьское голубое небо в слезах.
Только Вы умели смотреть,
Так томно и с поволокой
Одинаково ласково и жестоко…
Что на зверя, что на человека.
Разницы нет…
Ах, господин офицер…
И шепот в подушки:
«Еще немножко…»
Скомканное, на простынях, простывает.
До рассвета всего лишь час.
А за ним вечность в разлуке.
Без вас…
Господин офицер,
Помнить будущее – это, ведь страшные муки…
И сигарета тлеет в дрожащих пальцах.
Вы надеялись, вы жаждали услышать, но…
Он так и не сказал: «Останься…»
Да, господин офицер?
Вы винили себя,
Срывая шитье галунов,
Вы выли волком в тишине ночи…
Ведь вы знали, что он хочет.
Что заменяет ему даже Вас…
«Белая леди» на его чуть припухших губах.
Да, господин офицер,
Он, все-таки, Вам изменял.
В горячечном бреду кокаиновых снов.
Так болезненно любимый Вами
Французский мальчик.
И, господин офицер,
Вы все не находите себе места.
От того - позвонки хрустом,
И на разум – завеса…
Хмель. Утопить себя в горьком вине.
Только это все прах…
Он ускользает вновь и вновь…
Страсть. Похоть… Страх.
Но, Вы продолжаете твердить себе,
Что это – любовь… Которая живет,
Правда, только в Ваших болезненных снах.
Звериным оскалом смотрящая на Вас
Из преисподней темных зеркал.
Вы, господин офицер,
Очень дерзкий нахал.
Само влюбленный в нелепость своего достояния.
Но…
Вам по-прежнему идет форма,
Черное сукно и серебром галуны.
Только, что в ней, что без…
Ему-то Вы не нужны…

Автор - Дымова

Если ты про мать - редко видимся, к радости обоюдной,
Если ты про работу – то я нашла себе поуютней,
Если про погоду, то город наполнен влагой и темнотой.
Если вдруг про сердце, то есть два друга, они поют мне:
«Я не той, хто тобі потрібен,
Не той,
Не той».

Если ты про моих друзей – то не объяснишь, как.
У того дочурка, у той – сынишка,
С остальными сидим на кухне и пьем винишко,
Шутим новые шутки и много ржем.
Если ты про книжку – то у меня тут случилась книжка.
Можно даже хвастаться тиражом.

Я даю концерты, вот за три месяца три столицы,
И приходят люди, приносят такие лица! –
Я читаю, травлю им всякие небылицы
И народ, по-моему, веселится.
И мне делается так пьяно и хорошо,
Что с тобой хотелось бы поделиться –
Если б ты когда-нибудь да пришел.

Память по твоим словечкам, вещам, подаркам,
Нашим теркам, фоткам, прогулкам, паркам –
Ходит как по горной деревне после обвала.
А у бывшей большой любви, где-то в ноябре
Первенец родился, назвали Марком.
Тут бы я, конечно, вспомнила о тебе,
Если бы когда-нибудь забывала.

Что ты делал? Учил своим параноидальным
Фильмам, фразам, таскал по лучшим своим едальням,
Ставил музыку, был ближайшим, всегдашним, дальним,
Резал сыр тупой стороной ножа.
За три года не-встречи дадут медаль нам.
Правда, руку на сердце положа,

Где-то после плохого дня или двух бутылок
Мне все снится твой кругло выстриженный затылок;
Иногда я думаю, что с тебя
Началась череда всех вот этих холодных и милых
Вежливых, усталых, кривых ухмылок
Мальчиков, что спят со мной, не любя.
Просто ты меня больше не защищаешь.
Вероятно, ты то же самое ощущаешь,
Где-то в самой чертовой глубине –
Хотя дай тебе Бог,
чтоб не.
В.Полозкова

Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила -
Всех видов и мастей.
И, гладя головы птенцов,
Я вспоминала б их отцов,
Одних - отцов семейства,
Других - совсем юнцов.
Их не коснулась бы нужда,
Междоусобная вражда -
Уж слишком были б непохожи
Птенцы того гнезда.
Мудрец научит дурака,
Как надо жить наверняка.
Дурак пускай научит брата
Вкушать, как жизнь сладка.
Сестра-простушка учит прясть.
Сестра-воровка учит красть.
Сестра-монашка их научит
Молиться, чтобы не пропасть.
Когда б я сделалась стара,
Вокруг накрытого стола
Всю дюжину моих потомков
Однажды б собрала.
Как непохож на брата брат,
Но как увидеть брата рад!
И то, что этим братья схожи,
Дороже во сто крат.
Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила -
Всех видов и мастей.

Это Вероника Долина

Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф
(Было время - цепочку на шею дарила).
А шарф -- нечто вроде зелья из тайных трав,
Зелья, которое я никогда не варила.

Длинный, легкий, каких--то неслыханных нежных тонов,
Мною купленный где--то в проулках бездонного ГУМа,
Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,
Он улегся б у тебя на плечах, как пума.

Он обнимет тебя за шею, как я тебя не обнимала,
Он прильнет к твоему подбородку - тебе бы так это пошло,
А я уже не сумею. А раньше я не понимала,
Что - никаких цепочек, а только - тепло, тепло...

Вероника Долина

«Победитель»

Можно теперь победителя славить стихами.
Я же увидел его и запомнил, когда
Он добежал на последнем, нездешнем дыханьи
На нулевом - за котором уже - чернота...
Как его полуживого у бровки шатало.
То прорывался он к свету, то падал во тьму,
Все мы пьянели от воздуха. И не хватало
Этого воздуха в мире ему одному.
Будто бежал он большим, свежевспаханным полем.
Полем таким, что шагни - и не вытащишь ног...
Он стадиона не видел, не слышал, не помнил.
Всех превозмог он. Но прежде - себя превозмог.
Он финишировал первым. Что было - то было.
Как вспоминал он потом: "Ни на чем добежал..."
А проигравших, конечно же, солнце слепило.
А проигравшим, как водится, ветер мешал...
Роберт Рождественский

Может кто-то прочтет это нашим биатлонистам )))) Или Губерниеву??? Пусть биатлонистам прочтет))))

Мне нравится ваша планета
И воздух ее голубой.
И многое, в частности это,
Как вы говорите, "любовь".
Вы все объяснили искусно,
И я разобрался вполне.
Мне очень понравилось "грустно"
И "весело" нравится мне.
Я понял "скучать" и упорно
Я стану стремиться сюда.
А ваше "целую" и "помню"
Нам надо ввести у себя.
Ваш "труд" - это правильный метод.
И мудрая выдумка - "смех".
Одно мне не нравится, это -
Что вы называете "смерть".

Александр Аронов

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Ушел он рано вечером,
Сказал:- Не жди. Дела...
Шел первый снег. И улица
Была белым-бела.

В киоске он у девушки
Спросил стакан вина.
"Дела...- твердил он мысленно,-
И не моя вина".

Но позвонил он с площади:
-Ты спишь?
-Нет, я не сплю.
-Не спишь? А что ты делаешь?-
Ответила:
-Люблю!

...Вернулся поздно утром он,
В двенадцатом часу,
И озирался в комнате,
Как будто бы в лесу.
В лесу, где ветви черные
И черные стволы,
И все портьеры черные
И серые углы,
И кресла чернобурые,
Толпясь, молчат вокруг...

Она склонила голову,
И он увидел вдруг:
Быть может, и сама еще
Она не хочет знать,
Откуда в теплом золоте
Взялась такая прядь!

Он тронул это милое
Теперь ему навек
И понял,
Чьим он золотом
Платил за свой ночлег.

Она спросила:
-Что это?
Сказал он:
-Первый снег!
Леонид Мартынов

Жизнелюбивый сонет

С какой-то виноватостью устало
Я все свои грехи переберу
Я не умру от скромности, пожалуй
От сдержанности – тоже не умру
Я также не замалчиваю факта,
Что трезвым не останусь на пиру
Ещё я не умру от чувства такта
От вежливости – точно не умру
От этой горькой истины не прячась
Я изучаю сам себя на цвет
Я не умру от стольких дивных качеств
Что, видимо, мне оправданья нет
Да оправдаться я и не стараюсь:
Я умирать пока не собираюсь

Д.Быков

Церковь должна быть намоленной,
только такой, где болит
воздух от скорби немолвленной,
от молчаливых молитв.

Дому идет быть надышанным
уймой детей и гостей.

Слову быть надо услышанным
даже с голгофских гвоздей.

Ну а любви полагается
не постареть, не устать,
ну а когда поломается,
ненавистью не стать...

Е.Евтушенко

Умей, умей себе приказывать,
Муштруй себя, а не вынянчивай.
Умей, умей себе отказывать
В успехах верных, но обманчивых.

Умей отказываться начисто,
Не убоясь и одиночества,
От неподсудного ловкачества,
От сахарина легких почестей.

От ласки, платой озабоченной,
И от любви, достаток любящей,
И от ливреи позолоченной
Отказывайся — даже в рубище.

От чьей-то равнодушной помощи,
От чьей-то выморочной сущности...
Отказывайся — даже тонущий —
От недруга руки тянущейся!

Вадим Шефнер

Любовь,даёт путёвку в жизнь,
И в жизни этой- видеть красоту,
С любовью беды нам не стрАшны,
С нею сладость губ мы познаём,
С любовью шар земной обнимем,
С нею чувства добрые дарИм,
Нет в мире чувства лучше,краше,
Когда любовь в душе живёт!

Вошло ли это стихотворение в сборник поэзии Ларисы Николаевны Васильевой?
Я его прочитал в журнале ЮНОСТЬ в 1980-х и запомнил наизусть.

Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
И отняла золотое кольцо,
Первый весенний подарок.

Муза! ты видишь, как счастливы все -
Девушки, женщины, вдовы...
Лучше погибну на колесе,
Только не эти оковы.

Знаю: гадая, и мне обрывать
Нежный цветок маргаритку.
Должен на этой земле испытать
Каждый любовную пытку.

Жгу до зари на окошке свечу
И ни о ком не тоскую,
Но не хочу, не хочу, не хочу
Знать, как целуют другую.

Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
"Взор твой не ясен, не ярок..."
Тихо отвечу: "Она отняла
Божий подарок".

А Ахматова

Пожелтел и насупился мир.
У деревьев осенняя стать.
Юность я износила до дыр,
Но привыкла - и жалко снимать.

Я потуже платок завяжу,
Оглянусь и подумаю,
что
Хоть немного еще похожу
В этом стареньком тесном пальто.

Татьяна Бек

Какого черта
Вымыла ноги и пол,
А он все равно - не пришел.

О. Рычкова

Ты спрашивала шепотом:
"А что потом?
А что потом?"
Постель была расстелена,
и ты была растеряна...
Но вот идешь по городу,
несешь красиво голову,
надменность рыжей челочки,
и каблучки-иголочки.
В твоих глазах -
насмешливость,
и в них приказ -
не смешивать
тебя
с той самой,
бывшею,
любимой
и любившею.
Но это -
дело зряшное.
Ты для меня -
вчерашняя,
с беспомощно забывшейся
той челочкою сбившейся.
И как себя поставишь ты,
и как считать заставишь ты,
что там другая женщина
со мной лежала шепчуще
и спрашивала шепотом:
"А что потом?
А что потом?"

Е. Евтушенко

Греческую мифологию
Больше Библии люблю,
Детскость, дерзость, демагогию,
Верность морю, кораблю.

И стесняться многобожия
Ни к чему: что есть, то есть.
Лес дубовый у подножия
Приглашает в гору лезть.

Но и боги сходят запросто
Вниз по ласковой тропе,
Так что можно не карабкаться-
Сами спустятся к тебе.

О, какую ношу сладкую
Перенес через ручей!
Ветвь пробьется под лопаткою,
Плющ прижмется горячей.

И насколько ж ближе внятная
Страсть влюбленного стиха,
Чем идея неопрятная
Первородного греха.
Александр кушнер

БЕССМЕРТИЕ

Года четыре
Был я бессмертен.
Года четыре
Был я беспечен,
Ибо не знал я о будущей смерти,
Ибо не знал я, что век мой не вечен.

Вы, что умеете жить настоящим,
В смерть, как бессмертные дети, не верьте.
Миг этот будет всегда предстоящим -
Даже за час, за мгновенье до смерти.
С Маршак

Затихла
Долго возилась
Скуля и плача в углу
Любовь моя умирала
Не нужная никому
Несчастна
Забыта всеми
Сама себе не нужна -
Сидит
Обнимая колени
И смотрит
Мимо меня
Нет нет
Дрожащие плечи
Уже не расправить ей
И сердце
Стучит
Всё реже
И холодно всё сильней
В глазах
Умирают звезды
Закатом
Гаснущий свет
Оставь ее -
Слишком поздно
Спасенья
Исхода
Нет
Ласкала
Летала
Пела
Цветы облака прибой
Ах как же ей жить хотелось
Тебе
Для тебя
Тобой
Песок и любовь
Сквозь пальцы
Куда ты
Зачем?
Она
Смеялась
Смотрела нежно
Твоя она
Только твоя
Ресницы сомкнув
Трепещет
Ступает
Едва дыша
Любовь моя
Вечность
Сердце
Так пела
Ее душа
Ликует
Раскинув руки
В ромашки уткнула нос
Не думает о разлуке...
А ветер
Уже
Унес
Всё то
Что она считала
Своим
И родным навек
Себя? Тебя потеряла?
Нет
Ты
Не её человек
И что у нее осталось
В упавших
Пустых руках?
Отчаянье
Холод
Жалость
И этот
Предсмертный страх
Уходит... куда?
Уходит...
Как сердце ее стучит
- Но ты же все знала вроде,
догадывалась?
Молчит...
Всё кончено
Всё неважно
теперь.
И одна беда:
Устав умирать -
однажды
Она умерла навсегда.

Путешественник, наконец, обретает ночлег.
Честняга-блондин расправляется с подлецом.
Крестьянин смотрит на деревья
и запирает хлев
на последней странице
книги
со счастливым концом.
Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,
в закрытые окна, на смежающиеся ресницы.

...В первой главе деревья
молча приникли к окну,
и в уснувших больницах больные кричат, как птицы.
Иногда романы заканчиваются днем.
Ученый открывает окно, закономерность открыв,
тот путешественник
скрывается за холмом,
остальные герои встречаются в обеденный перерыв.
Экономика стабилизируется,
социолог отбрасывает сомнения.
У элегантных баров
блестят скромные машины.
Войны окончены. Подрастает поколение.
Каждая женщина может рассчитывать на мужчину.
Блондины излагают разницу
между добром и злом.
Все деревья -- в полдень -- укрывают крестьянина тенью.
Все самолеты благополучно
возвращаются на аэродром.
Все капитаны
отчетливо видят землю.
Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать.
У подлеца, естественно, ничего не вышло.
...Если в первой главе кто-то продолжает орать,
то в тридцатой это, разумеется же, не слышно.
Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,
хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,
полудетективный сюжет, именуемый -- жизнь.
...Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!

И. Бродский

и будет тебе так тошно, до рвоты.
и будет холодной кровать.
и если есть выбор: я или кто-то,
не вздумай бл...дина меня выбирать.

Нас с братом в деревню отправили к деду
Отняли компьютер, планшет, телефон
Сказали два месяца к нам не приедут
О, если б вы слышали рёв наш и стон
Вот раннее утро в деревне настало
Об этом петух сорок раз проорал
Корова в окошко под ухо мычала
И запах жасмина по дому гулял
Ну как тут не встать, коли всё пробуждает
Всё молвит о том, что идет чудный день
Роса на траве перламутром сверкает
И быстро слетает усталость и лень

Кричат воробьи, торопитесь на речку
Кто рано придёт, тот поймает сома
А дальше, на пасеку к деду, где гречка
Там мёд золотой, что сведёт нас с ума
А к вечеру ближе, на пруд и купаться
На тёплом песочке лежать загорать
А ночью в душистом стогу кувыркаться
И утром всё снова, опять и опять
Мы рады, что не было с нами планшета
Мы быстро забыли, что есть телефон
У деда в деревне, другая планета
Планета, где души находят свой дом…
Автора не знаю,( Но "атмосферно"))))))

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.
Мы – лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется – судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.
(Валентин Гафт)

Даже в кошерном виде я не любила сала,
Ела нежирный йогурт, грудку и пастилу...
«Замуж ты так не выйдешь, - бабушка мне сказала, -
Хватит ходить на йогу, лучше иди к столу.

Знает любой ботаник - грудь состоит из жира,
Можно подумать - голод, дать бы тебе ремня!
Как переваришь, Таня, все, что я наложила,
Так и вернёшься в город - паспорт твой у меня.

Дед бы начистил морду - он был у нас ершистый,
Он был у нас пожарный, орден носил за Брест.
Вашу худую моду выдумали фашисты,
Чтобы вы не рожали - только качали пресс!»

Кушали хлеб пшеничный, сами месили тесто,
А по ночам вязали свадебную фату.
В первой же электричке мне уступили место,
.«Будет пацан, - сказали, - видно по животу!»

Сола Монова

( как ты там,Одесса?? Привет тебе!!))

Я знаю эту песню😏припев пропущен

Кукла Ира
Я гуляла в Детском Мире
Погуляла - просто класс,
Потеряла куклу Иру
На прилавке возле касс
Или на столе в буфете,
Или в секции Дисней,
Или в женском туалете -
Мы туда ходили с ней!
.
Я реву на всю квартиру,
Папа послан в Детский Мир.
.
«Разыщите куклу Иру,-
Он кричит, как Мойдодыр,-
Прочешите все отделы
И проверьте туалет!
Магазин закроют в девять,
Ни секунды лишней нет.»
.
Продавцы кивают дружно
И согласны прочесать:
«Что за ценная игрушка,
Потрудитесь описать!»
.
«Кукла дорога нам очень,
Хоть уже не молода:
Правый глаз заклеен скотчем,
Потому что выпадал,
Не сгибается коленка
(Это кукольный артроз),
Ира - жгучая шатенка,
Но два года без волос...»
.
Продавцы вертя’т носами
И глядят на стеллажи:
«Что мы, кукол с волосами
Вам не можем предложить?
Кукла Ева, кукла Маша, -
Смысла сокрушаться нет,
Все они красивей вашей
И по выгодной цене.»
.
Папа, покраснев от гнева,
Начинает наступать:
«Не нужна мне кукла Ева?
Дочка с ней не сможет спать!
Ира для семьи бесценна,
Кстати, Ира - не урод...»,-
И вокруг скандальной сцены
Собирается народ!
.
Стыдно старшему кассиру,
Что случилось это всё,
И охранник куклу Иру
На подушечке несёт:
«Гражданин, прошу, без драки,
Получите ваш трофей,
Он лежал в помойном баке
В центре детского Кафе.
Поскорее забирайте,
Можем и упаковать,
Но, прошу вас, постирайте,
Прежде чем нести в кровать.»
.
Я купаю куклу Иру
И шепчу ей: «Извини.
Никакому сувениру
Мне тебя не заменить.
Кукле Еве, кукле Свете
До тебя, как до небес,
Ты прекрасней всех на свете -
.
С волосами или без!
. Сола Монова

Открыла для себя интересную поэтессу пишет под именем Сола Монова: вот неск ее работ

Вы мне писали,
Что в городе первый снег
Посеребрил соборные купола,
И почему Вам легко и удобно с Ней...
Я не читала – я себя берегла.
Пишете снова,
Что возле Неё всегда –
Не разлучаетесь даже на перекур...
Глупость такая – читать, а потом страдать...
Я не читаю – я себя берегу.
Что будет дальше?
Рисуночки на полях
Или стихи с предложением тайных встреч?
Может, Вы даже станете умолять?
Я не узнаю – я буду себя беречь...

[Буквы порой смертоносны, как древний яд...
Сердце одно – у него небольшой резерв.
Вот отчего никогда не читаю я
Письма ушедших любовников и друзей...]
Сола Монова

ЖЕНИХ
А жениха мы найдем тебе нежного-нежного,
Будет туфельки покупать, пяточки целовать.
Ну а пока – пару шагов по манежу,
Ну а пока – первые ласковые слова.
Выйдешь из комнаты... и незаметно – замуж...
Вечно бы девочка, вечно бы на руках..
Ну а пока – ложку за папу и ложку за маму...
И за того... сказочного жениха...
Сола Монова

Чудовище
Рыдает глупая красавица –
И грудь, и скандинавский блонд.
Всё не на тех она бросается –
То неврастеник, то трепло.

Рыдает страшненькая умница –
И эрудит, и полиглот.
Жених на сайте нарисуется,
Увидит... бац... и отлегло.

Рыдает просто безупречная –
И ум, и красота, и стиль.
Из кавалеров выбрать нечего –
Никто не может дорасти.

У каждой, хоть немного стоящей,
Промок платочек носовой,
Лишь тупорылое чудовище
Довольно жизнью и собой!

Сола Монова

Однажды

Однажды мы встретимся где-нибудь на вечеринке,
И мне будет тридцать, а Вам – посчитайте сами.
Вы будете с юной и очень худой блондинкой,
А я – с седоватым мужчиной с подстриженными усами.

Вы мне поцелуете руку – так надо по этикету,
А я расскажу Вам о детях, оставленных с няней дома…
И я буду в чёрное-чёрное платье одета
[Его любимое], Вы скажете – я бесподобна...

Потом я поздравлю Вас с чем-то ужасно важным,
Успешным, хорошим, полезным и очень нужным…
А Вы мне протянете прямоугольник бумажный,
Который, конечно же, ляжет в бумажник к мужу…

И встреча продлится минут, ну, от силы... восемь…
И всех позовут к столам, в лампах вспыхнут стразы…
Мы больше друг друга уже ни о чём не спросим,
Как миллионы любовников, не подобравших пазл…

Сола Монова

Одиночество
Особенно тоскливы вечера…
Когда ты в доме у себя как пленница.
Сегодня также пусто как вчера
И завтра вряд ли что-нибудь изменится.

И это одиночество твое
Не временем бы мерить, а бессонницей.
То книги, то вязанье, то шитье,
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится.

Но все-таки однажды он придет,
И сбудутся надежды и пророчества.
Твои он губы в темноте найдет
И шепотом прогонит одиночество.

А.Дементьев, 1978

Я спросил сегодня у менялы,
Что даёт за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю"?

Я спросил сегодня у менялы,
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое "поцелуй"?

И ещё спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она "моя"?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.

Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи рдеют,
Лепестками тая на губах.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
"Ты - моя" сказать лишь могут руки,
Что срывали чёрную чадру.
1924 Есенин

Памяти однополчанки -
Героя Советского Союза
Зины Самсоновой
1

Мы легли у разбитой ели.
Ждём, когда же начнёт светлеть.
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.

- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живёт.

У тебя есть друзья, любимый.
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт…
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.

Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг - приказ: «Выступать вперёд!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идёт.

2

С каждым днём становилось горше.
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?

Её тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав…
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

3

…Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живёт.

У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!

Юлия Друнина, 1944

Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет.
Папа готов воплощать в жизнь любые капризы...

Девочке шесть, на коленках у папы удобно.
Он подарил ей щенка и большую конфету.
Папа колючий, как ёж, и как мишка, огромный.
Папа умеет и знает вообще всё на свете...

Девочке десять, и ей захотелось помаду.
Спёрла у мамы, накрасила розовым губы.
Папа ругался, кричал, что так делать не надо.
Папа умеет бывать и сердитым, и грубым...

Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела.
В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане.
Папа вчера предложил покататься на шее.
Девочка фыркнула: "Ты же не выдержишь, старый"...

Девочка курит в окно и отрезала чёлку.
Девочка хочет тату и в Египет с подружкой.
Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку.
Девочке это давно совершенно не нужно...

Девочке двадцать, она ночевала не дома.
Папа звонил раз пятьсот или может быть больше.
Девочка не подходила всю ночь к телефону.
Папа не спал ни минуты сегодняшней ночью...

Утром приехала, папа кричал и ругался.
Девочка злилась в ответ и кидалась вещами.
Девочка взрослая, так говорит её паспорт.
Девочка может бывать, где захочет, ночами...

Девочка замужем, видится с папой нечасто.
Папа седой, подарил ей большую конфету.
Папа сегодня немножечко плакал от счастья:
Дочка сказала, что он превращается в деда...

Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею.
Хочется ёлку, конфету и розовый бантик.
Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик...

Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало,
Девочка хочет домой, хочет к папе на ручки...

Девочка-женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал.
В ночь увезли на карете в больницу их маму.

Мама поправилась, девочка ходит по кухне.
Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет.
Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки
В мир, где умеют назад поворачивать время.
Где исполняются влёт все мечты и капризы.
Где она едет, как в детстве, у папы на шее,
И ей всё видно совсем по-другому, чем снизу...
автора не знаю

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен перезимовать.
Иначе зачем ему это
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.

Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мертвым сугробам
ползти на смородинный запах...
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет...

(Инна Кабыш)

Я тебя вспоминаю солидной и важной,
с толстой мордочкой,
в капоре серого пуха...
Говорила ты басом, немного протяжно.
Отвечала, как правило, вежливо-сухо.
Дома ты становилась другою немножко
в полосатой своей бумазейной пижаме,
улыбалась, хихикала, мучила кошку,
приставала с вопросами разными к маме...
До чего я порой уставала, бывало,
от несчетных твоих "почему" и "откуда",
говорила: - А ну, помолчи! - и не знала,
что жалеть о твоем красноречии буду.
Верно, так уж устроено сердце людское.
Мне казалось, я очень нуждаюсь в покое,
а сейчас вот, когда это время далеко,
мне не горестно, нет,
но чуть-чуть одиноко.
Иногда мне хотелось бы теплого слова,
иногда мне бы маленькой ласки хотелось.
Но к родителям юность особо сурова,
ей совсем не к лицу проявлять мягкотелость.
У нее есть на все очень твердые взгляды,
есть на все "почему" и "откуда"
ответы.
Я такой же была...
Так, наверное, надо.
А потом... до чего кратковременно это!
Скоро жить начинаем мы как бы сначала;
понимаем, что сложно живется на свете,
что любимых любили мы плохо и мало
и что, в сущности, мы
те же самые дети.
Предстают по-другому все наши поступки...
Помню я,
по одной из заснеженных улиц
мама, мама моя
в старой плюшевой шубке
одиноко шагает, слегка сутулясь.
Мне догнать бы ее, проводить до трамвая, -
до чего бы, я знаю, была она рада.
Ах, как часто теперь я о ней вспоминаю...
Юность вечно спешит.
Так, наверное, надо?!
В. Тушнова

Что нужно, чтоб пирог испечь?
Мука, вы скажете, и печь,
Да сахар, яйца, молоко.
Испечь пирог совсем легко.

Лишь было б только для кого
Испечь его.
А печь самой себе пирог –
Не дай вам Бог!
Наталья Нутрихина

Муж.

Я однажды сказала ему:
«Что такое со мной – не пойму.
Всё удачно сложилось уже,
Но такая тоска на душе,
Будто рвется последняя нить.
И на свете не хочется жить».
Он ответил рассеянно: «Да»,
Он не слушал меня, как всегда.
Он сказал: «Ты картошку свари,
Поедим, а потом говори».
И не стал он меня утешать,
А консервы пошёл открывать.
От меня отступила беда.
Оказалось, он прав, как всегда.

Наталья Нутрихина.

Папа, нарисуй белый океан,
Посади медведя на большую льдину.
Я стала замечать, что мне немного жаль,
Что я не родилась мужчиной.

У меня глаза северных цветов
И мне не нужны тропические страны.
Я всегда с тобой рядышком была
Просто ты ушёл слишком рано.

Я вдруг поняла – все эти города
Я должна пройти, как в наказанье,
Но у меня есть дом, а у дома я
А у Севера – сиянье.

Где найти страну белых лебедей
И где живёт любовь – непонятно.
Папа, не рисуй белый океан,
А просто забери меня обратно.

Нет, папа, нарисуй белый океан,
Посади медведя на большую льдину.
Я стала замечать, что мне немного жаль,
Что я не родилась мужчиной.
Е.Ваенга

Френсису несколько лет за двадцать,
он симпатичен и вечно пьян.
Любит с иголочки одеваться,
жаждет уехать за океан.
Френсис не знает ни в чем границы:
девочки, покер и алкоголь...
Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль.
Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает: «Какая жалость!» Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему осталось — там то ли сифилис, то ли рак.
Месяца три, может, пять — не боле. Если на море — возможно, шесть. Скоро придется ему от боли что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко — жаль пациента, такой молодой!

Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам, Непал... Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал».

Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет: «Милый, конечно же, все в порядке, ну поезжай, почему бы нет! Я ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне писать оттуда и возвращайся скорей домой».

Дав обещание старой маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на борт взойдя.
Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя.

За океаном — навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я — как обычно — доволен всем».