«Ну почему?» — вопрошала я, и вопрос этот был риторическим. Я отлично знала почему; не было флирта, не было ухаживаний, не было и намека на то, что я женщина, а он — мужчина. Наши отношения развивались по другому сценарию — сразу. Мы были друзьями, близкими друзьями.
Мы познакомились в летнем студенческом лагере. За вычетом факельного шествия по всем окрестностям (мы наотрез от него отказались), наша жизнь была похожа на нон-стоп КВН-капустник. Жили весело, на внутреннем адреналине, никто не слонялся в промежутках между приемами пищи, ненавидя от скуки прекрасную горную природу. С утра, оккупировав беседку поближе к озеру, начинали готовиться к вечернему конкурсу-концерту-карнавалу. Для разнообразия и активизации мыслительной энергии время от времени ныряли в ледянущую озерную воду.
Я лениво валялась в гамаке под соснами и писала сценарий представления «Торжество Стихии», когда Димка — молодой человек из нашей команды — заглянул в мои разрозненные листки и дружелюбно поинтересовался: «Тебе не кажется, что хорошо бы ввести перепалки между Рекой-Лабой, Горой-Закан и начальником лагеря Травневым?»
Весь оставшийся день мы, не отрываясь, строчили спичи, геги и куплеты. Каждый ловил слова другого буквально из воздуха, иногда достаточно было сделать полужест — и становилась понятна целая фраза, рифмы рождались сами. Темп генерации идей был таков, что я не успевала записывать даже знаками: мы кричали, перебивая друг друга. Встревающие со стороны буквально отбрасывались волной — нам никто не был нужен. Понаблюдав некоторое время с благоговейным недоумением наш бурлящий, жестикулирующий и хохочущий тандем, товарищи по команде оставили попытки отвлечь нас, и великодушно принесенный обед остыл в тени чертополоха.
Не помню, так ли уж хорош был продукт нашего творчества. После представления черной горной ночью мы гуляли, сидели на подвесном мосту и не могли наговориться. Потом я, совершенно ошарашенная, пыталась уснуть, но мне мешали мысли: «Что происходит? Я вижу этого человека третий раз в жизни — как возможно такое ощущение контакта, такой эмоциональный обмен?»
Все две недели смены, в то время как наши товарищи по кельям предавались положенному студенческому промискуитету, мы, добровольно оставив им свои кровати, купались в ледяной Лабе, собирали чабрец и землянику, встречали рассвет, ловили форель, жарили свежесобранные грибы — и разговаривали. Наше общение было настолько насыщенным, что я даже не задумывалась, нравится ли он мне как мужчина. И высокомерно отмахивалась от соседок по домику, встречавших мои утренние возвращения псевдопонимающими намеками. Да что они знают об этом?
Из лагеря Димка уезжал на несколько дней раньше. Никаких громоздких слов, сухой обмен телефонами, но в жестах и выражениях лиц столько искреннего, напряженного накала! Хороший кинематограф умеет передавать такие сцены мимикой, правильно поставленными паузами, деталями и грамотной музыкой в качестве звукового бэкграунда. Мы не играли. Просто так было. Он чуть не плакал, что уж говорить про меня…
В Москве общение возобновилось, хотя мы учились в разных институтах и жили не слишком близко. Мы ездили друг к другу в гости, ходили на концерты, в кино и клубы, менялись книгами. И, конечно, разговаривали. Обо всем на свете. «Ты мой лучший друг, — сказал он мне однажды. — Ни один мой приятель-мужчина не понимает меня так, как ты. Ты очень чуткая, ты очень нужна мне. Ты все время со мной, твой дух надо мной витает».
Заинтригованные окружающие пытались разобраться. «Кто из вас в кого влюблен? Мы что-то не понимаем», — назойливо интересовались подруги и родители. А я отвечала: да никто не влюблен, мы просто дружим.
Вряд ли кому-нибудь нужно доказывать, что дружба между мужчиной и женщиной — вещь не только возможная, но и обычная. Разнополость дает приятный эмоциональный бонус, но вовсе не обязательно подразумевает влечение. Нас влекло, но не в постель. Мы разговаривали, и никто не мог заменить ему меня в качестве собеседника, да и мне…
Теперь я могу зачеркнуть предыдущий абзац и честно признаться: прошел год, и я поняла, что влюбилась. Понимаю, звучит нелепо — влюбиться через год после знакомства, но так оно и было. Может быть, на самом деле это произошло сразу, и только теперь я смогла себе честно в этом признаться? Или действительно за время общения произошел некий скачок количества в качество? Так или иначе, я чувствовала острую тягу.
Не берусь описать, из чего складывалось его обаяние. Сейчас в памяти возникает скудный набор выражений глаз, особых интонационных ходов, жестов, движений тела, но я знаю, что это только внешние сигналы…
Когда он оказывался рядом, я будто попадала в широкую теплую чувственную волну.
Влюбилась я, влюбилась, и нечего было морочить голову подругам ссылками на духовность, литературно-интеллектуальный обмен и расширение своего жизненного опыта посредством усвоения опыта чужого.
Осознав эту катастрофу, я обрушила ее на новую марлевую блузку старшей сестры водопадом слез. Она ошарашенно меня утешала, от неподготовленности путаясь в словах, поэтому получалось, что огорчала меня еще больше: «Вы ведь столько знакомы! Если все это время между вами ничего не было, то как это теперь возможно? Я знаю, это тяжело слышать, но, видимо, ты не волнуешь его как женщина».
Да, наверное, не волную. За этот год у него было по крайней мере три увлечения. О двух он мне в подробностях рассказывал, третье до сих пор, похоже, переживает как драму. В последний раз приезжал советоваться на такси — так не терпелось получить мой душевный отклик.
Я задумалась: а что же происходило со мной в этом году? Да, мы расставались с Шилкиным (без особого сожаления с моей стороны), а потом… Потом никого не было! Я просто забыла о других мужчинах!
Но что же мне теперь делать? Наши отношения с Димкой давно приобрели устойчивые формы, ограничились добротными рамками. Они имеют некий невысказанный реестр «можно-нельзя, ожидаемо-неожидаемо», они хороши такими, как есть. Умом я понимаю, что надо бы мне направить свое нереализованное либидо в какое-нибудь другое русло. Но я действительно перестала видеть других мужчин. Я любила — в этом не было никакого сомнения.
Так что же все-таки делать? Как поколебать, изменить привычную схему? Вдруг начать флиртовать? Полный идиотизм. Да не могу же я его провоцировать, как какого-нибудь олуха-однокурсника. Все это было возможно год назад, а сейчас… Мы же заочно многократно побывали друг у друга в постели. Как часто я рассказывала ему о своих прежних увлечениях, просила помочь разобраться в мужской психологии? Сколько раз он мне жаловался на своих подружек? А сколько раз он рассказывал мне, как выгодно я от них отличаюсь? И что же теперь — испортить впечатление, дать понять, что и я из их числа?!
Теперь над нашей незамороченной откровенностью нависла неприятная тяжесть. Его откровения о женщинах, раньше вызывавшие живой исследовательский интерес, иногда удивлявшие, иногда веселившие, теперь глубоко меня ранили. Я пыталась защищаться, уходила в себя или, наоборот, раздражалась.
Димка недоумевал: «Не понимаю, почему ты бесишься? Что случилось?» Я молчала. Что-то внутри — гордыня, страх потери, инерция, недоверие — не давало мне объяснить ему, что происходит. Что если он испугается такого поворота и исчезнет из моей жизни? Я так не хочу…
Но с каждым разом становилось ясно, что продолжать так, как есть, тоже невозможно. «Зачем ты себя изводишь? Прекрати эти страдания тем или иным способом», — наставляли меня мои позитивные подруги. Ну конечно, либо пан, либо пропал. Но мне почему-то хотелось оставить лазейку его интуиции, дать ему возможность выбрать самому.
Вот что еще нужно сказать. Мы не общались запросто, отношения имели некую двойную дистанцию: по сути — очень близкую, по формальным ритуалам — чинно-официальную, даже чопорную. Так вышло ненамеренно, но это отсутствие панибратства придавало (как я теперь понимаю) отношениям дополнительную остроту Мы никогда не встречались без предварительной договоренности, не обрушивались друг другу как снег на голову. Мы были очень вежливы и почти всегда придумывали для встреч формальные поводы. Мало того, я предпочитала дожидаться его звонков и принимать его у себя в гостях. А это значит…
Я вдруг открыла очевидную возможность: ведь обычно он инициатор нашего общения, значит, он, может, и не догадывается, насколько я в нем нуждаюсь. Не слишком ли я пассивна в своей душераздирающей страсти?
Я позвонила: «Хочу к тебе в гости прямо сегодня. Можно?» Он просто опешил: «Конечно, приезжай… Неужели ты сама, без моего приглашения? И без всякого повода? Я просто не узнаю тебя». В голосе слышались удивление, радость и легкая ирония одновременно. Это был мой крошечный шажок навстречу, такая фигурка в менуэте. Но мы явно зашли в тупик. С одной стороны, мы нужны друг другу, как никто.
«Вот смотри: мне уже не нужна кошка, потому что кошка есть у тебя. А тебе не нужно покупать Всемирную библиотеку, потому что она есть у меня», — рассуждал Димка в один из своих приездов. В то же время напряжение стало обоюдным, это чувствовалось. «С ним тоже что-то происходит. Хотела бы я знать — что?» Мы стали ругаться, брюзжать друг на друга, язвить по мелочам. Я с трудом удерживалась в заданных дружеских рамках и от бесперспективности отношений уже начинала ненавидеть свою безответную любовь. «Нет, кажется, он мне уже и не нравится вовсе».
Запутавшись, устав от не находящих выхода чувств, я решила уехать на пару недель. Он даже не проводил меня. Я не знала, что будет дальше, как мне поступать. Выдавить из себя признание, а там будь что будет? Оставить все как есть и мучиться невысказанностью тоже совсем не хочется. Я не буду об этом думать, я буду наслаждаться теплым Карибским морем в декабре, а вот когда вернусь…
Я вернулась перед самым Новым годом. В Дигубее купила новую туалетную воду, она называлась IN LOVE AGAIN и в своем букете имела легкий хвойный оттенок. «Он поможет войти в зиму после тропического тепла», — думала я. Прямо из аэропорта мы отправились к праздничному столу: Новый год отмечали у меня. Я так и не успела принять никакого решения, я не успела ничего сказать, все случилось само, так просто и естественно, будто по-другому и быть не могло.
В ту же новогоднюю ночь, ну просто как в сладких карамельных сказках — только по-настоящему. Когда он поцеловал меня, подруги не сговариваясь повскакивали с мест и убежали в другую комнату — на весь остаток новогодней ночи.
Я даже не успела загадать новогоднее желание, как оно исполнилось. Небесный диспетчер вовремя нажал нужную кнопку, и все встало на свои места. «Я круглый идиот! Зачем искать кого-то неизвестно где, когда ты рядом? Ну как я мог так долго не замечать за твоей холодно-деловой маской тебя — твою нежность, твою чувственность, твою женственность. Мне кажется, все это снится, и это самый лучший сон в моей жизни. Мог ли я подумать, что бывает так хорошо? Я давно хотел, чтоб было так. Но ты ни разу не дала мне ни малейшего повода, Я думал, я неинтересен тебе как мужчина. Я думал, такие отношения оскорбят тебя… Я не хочу просыпаться…»
Теперь весь предыдущий год мы воспринимали как некий трамплин для того, что случилось. По-настоящему мы встретились в ту новогоднюю ночь.
Когда наутро он ушел, я вновь, как в ночь после первой встречи, не могла уснуть. На этот раз — от счастья и ощущения, что со мной происходит что-то невозможное, немыслимое, волшебное. Что мое желание, моя любовь перевернули законы мироздания, что я все могу…
Впрочем, кто и что знает о законах? Возможно, здесь совсем другое волшебство. Возможно, всему причиной эти мои новые духи (сколько феромонов насыпал в них парфюмер?). «Ты так потрясающе пахнешь, раньше я не замечал у тебя такого запаха». «Это новые духи». — «Как они называются?» Отвечаю и вижу, как Димкины брови изумленно ползут вверх: «Знаешь, как это переводится? „Снова влюблена“…»
Фото: Getty Images