Папы не стало, съел гамбургер и упал, врачи написали что у него появились проблемы с сердцем из-за такой еды
…От таких врачей скорее уж.
Или от того, что в принципе к врачам не ходил, пока не случилось.
Патан что говорит? «Смерть от бургера» в МКБ не значится. Что он там нажил в итоге?
Да, «проблемы с сердцем» тоже не диагноз и не причина смерти.
Что в бумажке написано, кроме ФИО покойного?
Умер? Наверное тромб.
«Такая еда» может быть причиной хронических заболеваний, но насчёт острых… видимо, просто совпало.
Вот если бы от панкреатита умер — тогда да, явно бургер стриггерил. Ну, или как Хой, который съел шоколадку — и печень, которую до этого убивал бухлом долго и упорно, сказала «чёрт, этой шоколадки мне-то и не хватало, чтобы тебя убить».
А тут прямо загадка, которая без заключения патана на диване не решается.
Подавился что ли?
Сожалею. У меня папы не стало из-за моркови.
Он ел её сорок лет подряд. Не просто любил — он был в ней убеждён. Как другие верят в пробиотики, витамины, настойки, он верил в морковь. Завтрак — свежая, хрусткая, натощак. Обед — тушёная с луком, иногда с каплей масла. Ужин — сок, тёртая, снова сок. Иногда ночью я слышал, как кто-то встал — и понимал: папа. Он сидел на кухне в темноте, спиной ко мне, и ел морковь. Молча. У него были тайники. Он прятал её, как курильщик прячет сигареты, как алкоголик бутылку. Я однажды нашёл в зимних сапогах — морковку, завёрнутую в салфетку.
Когда мама просила его остановиться, он злился. Он говорил: «Это лучше любого лекарства. Мои сосуды чисты. Я буду жить до девяноста». Но он стал каким-то сухим. Губы растрескались. Кожа — оранжевая, будто лампа. Глаза блестели, но будто в них постоянно стояла морковная пыль.
Вскрытие показало перегрузку печени, гипервитаминоз A, сильный дефицит белка. Врачи говорили осторожно, с паузами.
Слово «морковь» они не произносили, словно боялись чего-то.
На девятый день после ухода папы мы услышали в кладовке лёгкий хруст. Просто… хруст. Мы не стали открывать.
Сожалею. У меня папы не стало из-за моркови.
Он ел её сорок лет подряд. Не просто любил — он был в ней убеждён. Как другие верят в пробиотики, витамины, настойки, он верил в морковь. Завтрак — свежая, хрусткая, натощак. Обед — тушёная с луком, иногда с каплей масла. Ужин — сок, тёртая, снова сок. Иногда ночью я слышал, как кто-то встал — и понимал: папа. Он сидел на кухне в темноте, спиной ко мне, и ел морковь. Молча. У него были тайники. Он прятал её, как курильщик прячет сигареты, как алкоголик бутылку. Я однажды нашёл в зимних сапогах — морковку, завёрнутую в салфетку.
Когда мама просила его остановиться, он злился. Он говорил: «Это лучше любого лекарства. Мои сосуды чисты. Я буду жить до девяноста». Но он стал каким-то сухим. Губы растрескались. Кожа — оранжевая, будто лампа. Глаза блестели, но будто в них постоянно стояла морковная пыль.
Вскрытие показало перегрузку печени, гипервитаминоз A, сильный дефицит белка. Врачи говорили осторожно, с паузами.
Слово «морковь» они не произносили, словно боялись чего-то.
На девятый день после ухода папы мы услышали в кладовке лёгкий хруст. Просто… хруст. Мы не стали открывать.
Почти поверила) Вот умеют же люди писать)
Сожалею. У меня папы не стало из-за моркови.
Он ел её сорок лет подряд. Не просто любил — он был в ней убеждён. Как другие верят в пробиотики, витамины, настойки, он верил в морковь. Завтрак — свежая, хрусткая, натощак. Обед — тушёная с луком, иногда с каплей масла. Ужин — сок, тёртая, снова сок. Иногда ночью я слышал, как кто-то встал — и понимал: папа. Он сидел на кухне в темноте, спиной ко мне, и ел морковь. Молча. У него были тайники. Он прятал её, как курильщик прячет сигареты, как алкоголик бутылку. Я однажды нашёл в зимних сапогах — морковку, завёрнутую в салфетку.
Когда мама просила его остановиться, он злился. Он говорил: «Это лучше любого лекарства. Мои сосуды чисты. Я буду жить до девяноста». Но он стал каким-то сухим. Губы растрескались. Кожа — оранжевая, будто лампа. Глаза блестели, но будто в них постоянно стояла морковная пыль.
Вскрытие показало перегрузку печени, гипервитаминоз A, сильный дефицит белка. Врачи говорили осторожно, с паузами.
Слово «морковь» они не произносили, словно боялись чего-то.
На девятый день после ухода папы мы услышали в кладовке лёгкий хруст. Просто… хруст. Мы не стали открывать.
Вы не шутите? Такое бывает?
Администрация сайта Woman.ru не дает оценку рекомендациям и отзывам о лечении, препаратах и специалистах, о которых идет речь в этой ветке. Помните, что дискуссия ведется не только врачами, но и обычными читателями, поэтому некоторые советы могут быть не безопасны для вашего здоровья. Перед любым лечением или приемом лекарственных средств рекомендуем обратиться к специалистам!
Сожалею. У меня папы не стало из-за моркови.
Он ел её сорок лет подряд. Не просто любил — он был в ней убеждён. Как другие верят в пробиотики, витамины, настойки, он верил в морковь. Завтрак — свежая, хрусткая, натощак. Обед — тушёная с луком, иногда с каплей масла. Ужин — сок, тёртая, снова сок. Иногда ночью я слышал, как кто-то встал — и понимал: папа. Он сидел на кухне в темноте, спиной ко мне, и ел морковь. Молча. У него были тайники. Он прятал её, как курильщик прячет сигареты, как алкоголик бутылку. Я однажды нашёл в зимних сапогах — морковку, завёрнутую в салфетку.
Когда мама просила его остановиться, он злился. Он говорил: «Это лучше любого лекарства. Мои сосуды чисты. Я буду жить до девяноста». Но он стал каким-то сухим. Губы растрескались. Кожа — оранжевая, будто лампа. Глаза блестели, но будто в них постоянно стояла морковная пыль.
Вскрытие показало перегрузку печени, гипервитаминоз A, сильный дефицит белка. Врачи говорили осторожно, с паузами.
Слово «морковь» они не произносили, словно боялись чего-то.
На девятый день после ухода папы мы услышали в кладовке лёгкий хруст. Просто… хруст. Мы не стали открывать.
Вам бы романы писать) это правда?) или художественный вымысел...